Оно, конечно, жалко — не помню, в каком городе эта личность существует. В свое время читал об этом начальнике небольшую заметку в харьковской газете. А насчет города — позабыл. Память дырявая. В об­щем, где-то около Харькова.

Ну, да это не суть важно. Пущай население само разбирается в своих героях. Небось, узнают — фами­лия Дрожкин.

Так вот, извольте видеть, было это в небольшом го­роде. Даже, по совести говоря, не в городе, а в мес­течке.

И было это в воскресенье.

Представьте себе — весна, весеннее солнышко иг­рает. Природа, так сказать, пробуждается. Травка, возможно, что зеленеть начинает.

Население, конечно, высыпало на улицу. Панели шлифует.

И тут же среди населения гуляет собственной пер­соной помощник начальника местной милиции това­рищ Дрожкин. С супругой. Прелестный ситцевый туа­лет. Шляпа. Зонтичек. Калоши.

И гуляют они, ну, прямо, как простые смертные. Не гнушаются. Прямо так и прут под ручку по обще­му тротуару.

Доперли они до угла бывшей Казначейской улицы. Вдруг стоп. Среди, можно сказать, общего пешеход­ного тротуара — свинья мотается. Такая довольно крупная свинья, пудов, может быть, на семь.

И пес ее знает, откуда она забрела. Но факт, что забрела и явно нарушает общественный беспорядок.

А тут, как на грех, — товарищ Дрожкин с суп­ругой.

Господи, твоя воля! Да, может, товарищу Дрожкину неприятно на свинью глядеть? Может, ему во вне­служебное время охота на какую-нибудь благородную часть природы поглядеть? А тут свинья. Господи, твоя воля, какие неосторожные поступки со стороны свиньи! И кто такую дрянь выпустил наружу? Это же прямо невозможно! А главное — товарищ Дрожкин вспыльчивый был. Он сразу вскипел.

— Это,— кричит,—чья свинья? Будьте любезны ее ликвидировать.

Прохожие, известно, растерялись. Молчат. Начальник говорит: — Это что ж делается средь бела дня! Свиньи про­хожих затирают. Шагу не дают шагнуть. Вот я ее сей­час из револьверу тяпну.

Вынимает, конечно, товарищ Дрожкин револьвер. Тут среди местной публики замешательство происхо­дит. Некоторые, более опытные прохожие, с большим, так сказать, военным стажем, в сторону сиганули в рассуждении пули.

Только хотел начальник свинку угробить — жена вмешалась. Супруга.

— Петя,— говорит,— не надо ее из револьверу бить. Сейчас, может быть, она под ворота удалится.

Муж говорит: — Не твое гражданское дело. Замри на короткое время. Не вмешивайся в действия милиции.

В это время из-под ворот такая небольшая старуш­ка выплывает.

Выплывает такая небольшая старушка и что-то ищет.

— Ахти,— говорит,— господи! Да вот он где, мой кабан. Не надо его, товарищ начальник, из пистолета пужать. Сейчас я его уберу.

Товарищ Дрожкин обратно вспылил. Может, ему хотелось на природу любоваться, а тут, извиняюсь, неуклюжая старуха со свиньей.

— Ага,— говорит,— твоя свинья! Вот я ее сейчас из револьверу трахну. А тебя в отделение отправлю. Будешь свиней распущать.

Тут опять жена вмешалась.

— Петя, — говорит, — пойдем, за ради бога. Опоз­даем же на обед.

И, конечно, по глупости своей супруга за рукав по­тянула,— дескать, пойдем.

Ужасно побледнел начальник милиции.

— Ах, так, — говорит, — вмешиваться в действия н в распоряжения милиции! За рукав хватать! Вот я тебя сейчас арестую.

Свистнул товарищ Дрожкин постового.

— Взять, — говорит, — эту гражданку. Отправить в отделение/Вмешивалась в действия милиции.

Взял постовой неосторожную супругу за руку и повел в отделение.

Народ безмолвствовал.

А сколько жена просидела в милиции и каковы были последствия семейной неурядицы — нам неиз­вестно. Об этом, к сожалению, в газете ничего не гово­рится.

1925